…Это не сон!
Это — вся правда моя, это — истина,
Смерть побеждающий вечный закон.
Это — любовь моя!
Рабиндранат Тагор
Мы познакомились 30 лет назад. Я была совсем девочкой, а о. Димитрий ещё не был священником. Батюшка регентовал на подворье Оптиной Пустыни (тогда оно было в Останкино, в Шереметьевском храме), а мой папа пел там. Ну а я бывала с папой на службах, на клиросе.
Кадр из тех времён: о. Димитрий обращается ко мне: «Смотри, Мариночка, какой мне пирог испекли!». Пирог тоже помню. А испекли его как раз, провожая будущего батюшку. Они уезжали в Кашин, где вскоре он стал служить священником.
Потом бывали редкие, но такие счастливые поездки в Кашин. Заснеженный городок, какие-то пересадки на поездах, батюшкин домик… Службы в соборе у мощей св. преподобной Анны. Помню, хорошо помню, как в один из первых приездов при встрече батюшка радостно, по-дружески, по-братски обнял папу и сказал: «Поздравляю, отец!». Речь была о рукоположении папы в священники. Вижу их объятия и слышу голос батюшки, как сейчас. Объятия собратьев и друзей.
Когда о. Димитрий переехал с семьёй в Москву, в отдалённый район Жулебино, было очень радостно. Надеялись чаще видеться. Встречи, действительно, были очень счастливыми. Даже когда мы проезжали по МКАДу мимо Жулебино, то сердце радостно прыгало: тут вот где-то живёт дорогой человек.
Встречи в Москве были не частыми, увы. Заботы, суета, жизнь… Но всё же несколько встреч помню хорошо. Как батюшка угощал нас запечённым в духовке сомом (вкуснее рыбы я, кажется, не ела). Как, разговаривая с нами, давал указания в другую комнату кому-то из детей, который ошибался, разучивая пьесу по музыке. Как сами дети высыпали навстречу нам и обнимали. Теперь то же самое делают мои дети при встрече гостей. Дежавю.
Однажды, когда мне – совсем юной девушке — было грустно, папа привёз меня к батюшке. Просто, чтобы он посмотрел, обнял, улыбнулся. От о. Димитрия никогда ничего больше не надо было. Тогда батюшка мне сказал, помню: «Соберёшься замуж, ты его мне привези. Я проверю, чтобы любил тебя». Удивительно, но так всё само собой и вышло…
Когда мне исполнялось 16 лет (время не простое в жизни человека!), папа решил сделать мне сюрприз и попросил о. Димитрия приехать на службу в день моего рождения. Какими-то невероятными усилиями батюшка сумел это сделать! Действительно, удивительно, зная, насколько он всегда был занят. Зная, что крепким здоровьем он не отличался, часто чувствовал себя неважно. Он пел тогда Литургию, а папа служил. Год назад, за 2 месяца до смерти, о. Димитрий звонил мне поздравлять с днём рождения и как раз вдруг вспомнил тот свой приезд на моё 16-летие…
Незадолго до моего замужества Господь будущего мужа привёл под покров о. Димитрия. Как он и говорил мне когда-то. Вышло это довольно случайно и ко мне их знакомство отношения не имело. Но в результате будущий супруг начал алтарничать в храме, куда батюшку назначили настоятелем, а спустя полгода батюшка снова пел на службе, такой для меня важной – на нашем венчании.
Мы жили всегда далеко друг от друга и чтобы о. Димитрий был моим духовником – казалось каким-то несбыточным счастьем. Встречи-то были редким счастьем! Но вот всё вдруг сошлось. Мой муж стал работать под начальством батюшки и постепенно мы оказались под его пастырским покровом. Оглядываясь назад, на эти 14 лет, понимаю, что это время подлинного счастья, с-частья, общения с батюшкой.
О.Димитрий ходатайствовал о рукоположении мужа. Утешал и ободрял, когда этот непростой и ответственный шаг встречал препоны на своём пути. Отвечал на бесконечные самые сложные вопросы, переживал все трудности с нами. Читал стихи, когда было тяжело, напевал песни, рассказывал какие-то истории из жизни. А часто просто улыбался так, что этого было достаточно. Даже когда он выходил с Чашей, я нередко ловила на себе его бездонный добрый взгляд и еле заметную улыбку. И благословлял он – скорее обнимал. … Когда его не стало, я подумала почти сразу, что больше он не обнимет, больше этого ощущения его бороды, в которую я утыкалась лбом, не будет. В ту же ночь батюшка мне приснился, во сне обнял, и я снова уткнулась лбом в его бороду.
О. Димитрию можно было сказать всё. Абсолютно всё! В это трудно поверить и почти невозможно понять: он мог принять абсолютно любого человека с любой проблемой и принять, как самого дорогого гостя. Мой муж как-то давно сказал про батюшку: «У него сердце такого размера, что там всем места хватит». Нужно было сильно постараться, чтобы батюшка «охладел» к кому-то, да и то, виду он не подавал, просто по-джентельменски отступал, готовый в любой момент снова протянуть руку, улыбнуться и обнять. Другое дело, что не все этого хотели… Он мог понять любую проблему. Он её чувствовал, как свою. На исповедях он не говорил ничего особенного, но его вздоха было всегда достаточно. Я знала, что он услышал и понял. Я знала, что он плачет вместе со мной, грустит со мной, что он рядом. И потом, когда его не стало, я в какой-то момент поняла отчётливо: и не пытайся сейчас срочно найти духовника. Такого духовника больше не будет. А то, что он был в твоей жизни – запомни и неси с собой, как драгоценный дар. Не всем так повезло. Спасибо, отче. Я и сейчас слышу твой вздох и знаю, что ты понял.
Однажды батюшка сказал мне: «Как жаль, что ты не моя дочка». А я с совершенно искренним удивлением воскликнула: «Как это не Ваша?! Я Ваша дочка, батюшка!» Он улыбнулся благодарно. Это правда. Я всегда считала батюшку своим вторым папой. Так и называла его иногда.
Спустя какое-то время после батюшкиной кончины я стала радоваться и нашим непониманиям, нашим попыткам поссориться! Такие моменты тоже были, потому что мы живые люди со своими страстями, гордостями, комплексами. Да, радоваться! Потому что чувствую, что мы жили, как дети с отцом, иной раз обижались, иной – не понимали друг друга, но предать не могли. И ты, отче, был настоящим отцом, терпящим нас, прощающим, снисходящим к нашим слабостям. Эти непонимания – суть свидетельства наших не формальных отношений, но живых, пульсирующих, ибо все непонимания были изжиты и пережиты.
…Будучи 17-летней барышней, я оказалась на ночной службе в монастыре Шамордино на Успение Пресвятой Богородицы. И сёстры пели тогда совершенно потрясающий распев «Хвалите имя Господне». Я стояла, затаив дыхание. А потом всё пыталась найти, что же это за распев такой? Искала долго, 10 лет. Пока однажды один знакомый не прислал мне запись песнопения, автором которого был указан свящ. Димитрий Арзуманов. Я включила и поняла, что наконец-то нашла ту музыку, которую пели шамординские сёстры. Помню, как рассказала эту историю батюшке. Он улыбнулся скромно. «Да, — говорит – было дело…»
Через некоторое время после кончины батюшки попались воспоминания о святом праведном Алексии Мечёве. Воспоминания эти я знала почти дословно, но тут с удивлением обнаружила, что написаны они точь-в-точь про о. Димитрия… Порадовалась. Поплакала, вспоминая дорогого духовника. Спустя какое-то время, попались воспоминания об о. Иоанне Крестьянкине. Их я тоже знала. Но здесь меня почти током ударило. Всё-таки совпадение один раз – это радостно. Совпадение второй раз – уже не совпадение… Воспоминания об о. Иоанне тоже будто были написаны про о. Димитрия. А ещё через некоторое время прочитала воспоминания одного человека, который ребёнком знал владыку Иоанна Шанхайского. И то, что он вспоминал про святого Владыку, было так похоже на нашего батюшку. Я поделилась своими открытиями с мужем. А он совершенно спокойно, как абсолютную истину, сказал, что это всё не удивительно, ибо пастырство — оно всегда и во веки веков одно и начало своё берёт от Христа Спасителя, и к Нему стремится. И если священник любит Христа и следует за Ним, то он будет пасти Его агнцев. А это и есть пастырство. А потому о. Димитрий встаёт в один ряд с названными выше священнослужителями. Батюшка воистину был великим пастырем и очень сильным духовником. Повторяю, это выражалось не в красивых и правильных словах, задушевных речах, прописных истинах. Это часто выражалось в его вздохе и взгляде, после которого хотелось летать.
Марина Сиротина.
*Заголовок — цитата из к/ф «Старший сын»
