Можно услышать среди православных людей недоумение: почему Пушкин не
встретился со старшим своим современником Серафимом Саровским. Да,
физической встречи не произошло, встреча произошла на другом уровне.
Через осмысление личной жизни, отразившееся в творчестве Александра
Сергеевича Пушкина, светская культура вернулась в лоно Православия.
Достаточно обратиться только к одной школьной теме, «Любовь в лирике
Пушкина», чтобы увидеть направление, в котором двигалась душа поэта, а душа –
это совокупность трех начал: ума, чувства и воли.
Конечно, для серьезного рассмотрения берутся стихи взрослого человека, в
которых говорится не о влюбленности, а о любви – как о способности увидеть в
Другом человеке образ Божий. Об этом свидетельствует текст, написанный в 1825
году «Я помню чудное мгновенье…»
Пушкин в Михайловском. По внешнему сюжету стихотворение посвящено встрече
с Анной Петровной Керн, женщине, с которой у него были очень сложные
отношения. По внутреннему — религиозному, философскому — осмыслению это
стихотворение не о встрече, а о чуде, то есть о возможности увидеть хотя бы на
мгновение — а это мгновение будет чудным — образ Божий в человеке, «чистую
красоту», «небесные черты», и этого мгновения будет достаточно, чтобы жизнь им
осветилась. И никакое внешнее заточение не губит душу, а наоборот дает ей
возможность собраться. А вот если забыть «небесные черты», то ты попадаешь
во внутреннее заточенье, потому что в твоем мире нет Другого человека, а,
значит, и Бога: «В глуши, во мраке заточенья/ Тянулись тихо дни мои/ Без
божества, без вдохновенья,/ Без слез, без жизни, без любви…»
Итак, любовь – это способность увидеть в Другом человеке образ Божий.
Через год, именно как человек православной культуры, Пушкин пишет
изумительный самообличительный текст, в котором он дает самому себе отчет в
том, что, оказывается, можно к человеку относиться как к предмету своих
страстей, думая, что это и есть любовь. А ужас заключается в том, что от этих
чувств, так похожих на любовь, не остается ничего – только равнодушие «Из
равнодушных уст я слышал смерти весть/ И равнодушно ей внимал я».
Речь идет о стихотворении «Под небом голубым страны своей родной…»,
написанном после того, как Пушкин получил известие о смерти страстно любимой
им женщины Амалии Ризнич, с которой его связывало столь сильное чувство, что
он готов был с ней оставить Россию. Это было страшное для него открытие: «Где
муки?! Где любовь?!.»
Это внутреннее несогласие с таким однобоким, телесным отношением к Другому
человеку как к предмету своей страсти было глубоко пережито Пушкиным как
неполноценное, трагичное, поэтому мы не должны удивляться появлению через
три года текста «Я вас любил…» Всмотримся в этот текст и увидим, что любовь –
это способность не требовать своего, не бесчинствовать… Пушкин дает Другому
человеку возможность себя не любить и ценит любовь как таковую.
Поразительно, что он обозначает в этом стихотворении те признаки любви, о
которых писал апостол Павел в Послании к Коринфянам: «Любовь долготерпит,
милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не
бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется
неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все
переносит». И у Пушкина в конкретной, личной, достаточно болезненной
ситуации происходит разворот души к православным основаниям жизни, и не в
теории, а на практике… Будучи отвергнутым, узнав о том, что девушка, в которой
он видел уже свою жену, давно обручена с другим и выходит за него замуж, он …
желает ей счастья. Более того, он объясняется ей в любви на прощание в
прошедшем времени, потому что действительно не хочет ее беспокоить: «Я не
хочу печалить вас ничем» — человек волен над своим грехом самолюбия, то есть
весь состав души приобретает основание для жизни. Продолжается осмысление
этих основ в стихотворении «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» Оно
поразительное!
В начале стихотворения поэт обозначает, что находится на земле, слышит, видит,
не находится в измененном сознании, а состояние его души парадоксальное –
неземное. На земле бывает грустно и… тяжело, печаль очень редко светла, чаще
тяжела, а уныние придавливает человека. Пушкину дано было пережить здесь,
на земле, в теле, состояние такого духовного благоухания, которое человека
преображает и перестраивает, и параллельные начинают сходиться: он ощутил
любовь Божию, может быть, ту любовь, с которой Господь создавал этот мир.
Из черновиков стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» убраны
все намеки на конкретную женщину, не известно, кому оно посвящено, но это и не
главное, потому что такое чувство можно испытывать не только к женщине…
Любовь наполняет человека так, что «сердце вновь горит и любит оттого,/ Что не
любить оно не может…» Оно задыхается без любви… И не просто наполняет, а
преображает всего человека, и покрывает все, и уныние «не мучит, не
тревожит»…
Получается, что любовь – дыхание души…
1830 год. Стихотворение «Мадона» — свидетельство труда и зрелости души, того,
что то мгновение, «чудное мгновенье», пережито не даром, что все пережитое
вошло в копилку и стало основанием отношения к человеку: способность увидеть
в близком человеке, в жене, образ Божий. С пониманием, что любовь
долготерпит, не раздражается, не ищет своего, что любовь – это дыхание души.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона…
Перед нами уже осознанное, подтвержденное опытом понимание того, что любовь
– это способность увидеть образ Божий в Другом человеке и отношение к Творцу,
Который создал с любовью этот мир и готов дарить ее каждой душе
человеческой. Пушкин этот дар принял, поэтому мы верим и понимаем смысл
рассказа Жуковского о последней исповеди Пушкина: «Врачи, уехав, оставили на
мои руки больного… По желанию родных и друзей, я сказал ему об исполнении
христианского долга. И он тотчас согласился. “За кем прикажете послать?” —
спросил я. “Возьмите первого, ближайшего священника,” — отвечал Пушкин,
словно боясь не успеть. Приехал престарелый священник. Выйдя после исповеди
от Пушкина, он явно был растроган, сказав: “Я стар, мне уже недолго жить… И Вы
можете мне не верить, хотя на что мне обманывать, но я скажу, что для себя
самого желал бы такой исповеди перед смертью, какую он имел”. Так глубоко
поразили священника благоговение и искренняя детская вера умирающего
поэта».
Е.С. Авдеенко, учитель литературы Семейной школы «Вифания».
