Сегодня мы празднуем память великого русского святого — праведного Иоанна Кронштадтского, которого при жизни называли «всероссийским батюшкой».
Безусловно, он был батюшкой для всех церковных людей того времени, для сонма нищих, которым он помогал, и для знатных людей. Даже императорская фамилия не гнушалась окормляться у о. Иоанна. Именно «не гнушалась»! Дело в том, что белое, женатое, духовенство в то время было в пренебрежении. После петровских времён авторитетную роль оно потеряло, его роль часто была исполнительная (треб и обрядов). Жили батюшки в жуткой бедности. В воспоминаниях благочестивых людей того времени можно встретить рассказы о том, что, когда умирал кто-то в бедной семье, то не могли позвать священника, потому что заплатить ему было нечем! Такая получалась неправильная, искажённая ситуация. И она вредна и для самого священства, когда оно забывает о своих пастырских обязанностях, о том, к чему его призвал Господь. Призвание становится работой…
О. Иоанн был «всероссийским батюшкой» не только для тысяч обездоленных, но и для своих соратников, для священства. Он совершил подвиг преображения служения белого духовенства. Он выделил в этом служении главное — служение Литургии.
Когда о. Иоанн только стал священником, он стал служить каждый день, и смотрели на него, как на сумасшедшего. Так не было принято! Не было гонений на Церковь, но не было принято служить Литургию ежедневно. О. Иоанн бегал по разным храмам, где были службы и служил там. Отцы даже стали этим пользоваться: ну хорошо ведь, есть такой священник. Пусть служит себе! Когда о. Иоанн стал ключарём Андреевского собора, то сам стал ставить службы ежедневные. (Тут хочется вспомнить другого удивительного батюшку — о. Алексия Мечёва, который тоже служил каждый день и объяснял это предоставлением возможности любому человеку в день памяти своего святого быть на Литургии).
Ещё раз повторю: это был нонсенс!
Но истинно церковное всегда чувствуют те, кто этого ищут. И народ почувствовал в о. Иоанне преодоление этого разрыва между священником и собой. Чехов пишет, что портреты о. Иоанна висели рядом с иконами аж на Сахалине! Настолько сильна была жажда русских людей к настоящему церковному благочестию.
Может показаться, что батюшка Иоанн был ангелоподобным существом. Но до нас дошли дневники о. Иоанна (тогда было принято их вести, это было полезно и самому священнику, он мог видеть своих огрехи и проступки, мог готовиться к проповеди, записывая в течение недели свои мысли). В дневниках о. Иоанн предстаёт перед нами живым реальным человеком. Сам он говорил, цитируя Сократа, что его целью является «Познать самое себя», имея в виду свою немощь. И вот с одной стороны это дневники, позже вышедшие книгой «Моя жизнь во Христе», а с другой стороны … тексты книги очень противоречивые. О. Иоанн прославляет Бога. А где-то в записях присутствует сомнение. В предсмертном дневнике даже и раздражение. О, Иоанн был живым человеком, с живым сердцем, с живой душой! Но важно, что батюшка всё это преодолел, а вернее сказать, Господь в нём это преодолел.
Принято считать о. Иоанна человеком бессемейным. Но это не так. С одной стороны у них не было детей с матушкой, а с другой стороны было очень много родни и по своей линии, и по линии супруги. Кто-то жил вместе с ними, и жили совершенно другой жизнью, иной раз не церковной, а то и вовсе неблагочестивой. Батюшка очень за это переживал. Сродники о. Иоанна из Архангельской губернии постоянно просили у батюшки каких-то средств для жизни и даже сетовали, что батюшка кому-то даёт деньги, а своим — нет.
Получается, что о. Иоанн постоянно жил под таким прессом, где каждый хочет внимания.
Другим семейством о. Иоанна были те нищие города Кронштадта, которых он с самого начала стал к себе приближать.
Для иллюстрации жизни о. Иоанна, для иллюстрации того, кем он был для жителей города, прочитаем небольшой отрывок из записей одного журналиста, который видел всё собственными глазами.
«СТРОЙ…»
Чуть загорелся восток… С моря потянуло прохладой… Спит еще Кронштадт, и только «посадская голь» начала вылезать из своих «щелей» – грязных вонючих углов в низеньких ветхих домишках. «Боже, неужели здесь живут люди», – думал я, обходя в первый раз посадские трущобы, точно вросшие в землю. Оказалось, что не только живут, но живут плотнее и скученнее, чем, например, в богадельнях или казармах. Нары понаделаны рядами, а местами еще в два этажа! Голые доски, полутемная нетопленая изба, смрадная, нестерпимо пахучая атмосфера – вот общие признаки посадских «щелей». Не стану описывать подробнее отвратительную обстановку кронштадтской нищеты, потому что в ней нет ничего исключительного и особенного: такую же обстановку и бедность, и если бедность, то непременно антисанитарную грязь можно встретить везде в России, и везде, где нищета, там и грязь, где бедность, там и вонь; парадной, нарядной нищеты, как, например, в Германии, у нас нет…
Только что пробило 5 часов утра, как из убогих посадских избушек начали выскакивать фигуры, мужские и женские, в каких-то «маскарадных» костюмах: кто в кацавейке и больших калошах, кто в зипуне с торчащими клоками ваты; на голове остов цилиндра, соломенная в дырах шляпа и т. п. Все торопятся, точно по делу бегут…
– Не опоздать бы, не ушел бы…
Только это у всех и на уме, потому что если «опоздать» или «он» ушел – день голодовки и ночлега под открытым небом.
Конечно, этот «он» – отец Иоанн, «отец» и единственный начальник всей кронштадтской подзаборной нищеты… Без него половина «посадских», вероятно, давно извелась бы от холода и голода.
– Куда же вы так торопитесь? – спросил я одного оборванца, когда первый раз познакомился с «золотой ротой Кронштадта».
– В «строй», – отвечал он.
Я пошел за бежавшими…
На дворе было холодно и совсем еще темно; фонарей на этих улицах в Кронштадте нет, так что ходить приходится почти ощупью. Мы прошли несколько улиц, пока на горизонте обрисовался купол Андреевского собора.
– Где «строиться?» – спрашивали золоторотцы друг друга.
– У батюшки, у батюшки…
Когда я подошел к дому, в котором живет отец Иоанн, там собралось уже несколько сот оборванцев и народ продолжал стекаться со всех сторон.
– Стройся, стройся, – слышались голоса.
Сотни собравшейся голи начали становиться вдоль забора, начиная от дома отца Иоанна по направлению к «Дому Трудолюбия». На одной стороне становились мужчины, на противоположной панели женщины. Меньше чем в 5 минут образовалась длинная лента из человеческих фигур, примерно в полверсты. Бедняки стояли в три колонны, по три человека в ряд, так что занимали всю панель, женщин было гораздо меньше мужчин.
Все ждали…
Долго я ходил по линии «строя», всматриваясь в эти изнуренные лица, исхудалые, оборванные фигуры… На лице каждого можно было прочесть целую житейскую драму, если не трагедию… Были тут молодые, почти юноши и седые старцы, попадались на костылях, убогие, с трясущимися головами, с обезображенными лицами…
Да, такую коллекцию «сирых» трудно подобрать; если каждый из них в отдельности не способен тронуть сердце зрителя, то коллекция этих «детей отца Иоанна» может заставить дрогнуть самое черствое сердце! Пусть большая часть их пьяницы или люди порочные, пусть сами они виноваты в своем положении, но ведь это люди… люди страдавшие и не имеющие в перспективе ничего кроме страданий! Вот бывший студент медицинской академии, вот надворный советник, поручик, бывший купец-миллионер, вот родовой дворянин громкой фамилии… Мне показали старика, который двадцать лет питается одним хлебом и водой, у него высохла правая рука, он лишился возможности работать и 20 лет живет подаянием отца Иоанна. Двадцать лет не имеет собственного угла, не видал тарелки супа и если бы не отец Иоанн, то давно умер бы с голоду.
Я просил показать этого старика. Несчастный стоял в хвосте «строя» в первой колонне.
– Любоваться пришли, – ядовито обратился он ко мне, когда я остановился против него…
Вид старика был суров; нависшие седые брови почти закрывали глаза, а всклокоченная седая борода спускалась на грудь; глубокие морщины и желтый отлив кожи красноречивее слов свидетельствовали о пережитом старцем… Его высокая фигура как-то сгорбилась, а правая рука висела без движения…
– Возьми, старец, – протянул я ему руку с кредитным билетом.
– Оставьте себе или дайте вот им, – отвечал он, мотнув головой в сторону «строя», – я не нищий, моя правая рука высохла, а левая не принимала еще милостыни…
– Да ведь ты же 20 лет живешь подаянием!
– Ложь! 20 лет меня питает отец Иоанн, но милостыни я не просил и подаяния не принимал.
– Так если ты берешь от отца Иоанна, почему же не хочешь взять от меня?
– Я не знаю тебя и знать не хочу, а отец Иоанн – мой отец, он не свое дает, а Божие, дает то, что он получает для нас от Бога. Ты даешь мне двугривенный как нищему, а отец Иоанн дает мне как родному, как другу дает любя… Он тысячу рублей дал бы, если бы нас меньше было, для него деньги не имеют той цены, как вам, господин…
Еще не было 6 часов, когда из калитки хорошо знакомого «золоторотцам» дома вышел «батюшка»… Толпа заколыхалась, но все остались на местах, обнажив только головы.
Отец Иоанн снял свою шляпу, сделал поклон своим «детям», перекрестился на виднеющийся вдали храм и пошел по «строю».
– Раз, два, три… десять… двадцать…
Двадцатый получил рубль для раздела с 19-ю коллегами. Опять: «раз, два, три… десять… двадцать» и опять – рубль. Так до самого конца «строя». Только что кончился счет, вся толпа бросилась с своих мест к «батюшке». Кто становился на колени, кто ловил руку «батюшки» для поцелуя, кто просил благословения, молитвы; некоторые рассказывали свои нужды… И отец Иоанн всех удовлетворил, никому не отказал; видно было, что почтенный пастырь сроднился с этой средой, понимает их без слов, по одному намеку, точно так же, как и толпа понимает его по одним жестам…
Окруженный и сопровождаемый своими «детьми», отец Иоанн медленно движется к собору Андрея Первозванного для служения ранней обедни. Исчез «батюшка» в дверях храма, и толпа рассеивается по городу, лишь ничтожная часть остается на паперти для сбора подаяния. Это уж профессиональные нищие, которых, однако, сравнительно очень немного, и напрасно некоторые полагают, будто отец Иоанн размножает нищих…
(сотрудник «Петербургского листка» и «Петербургской газеты» Н.Н.Животов).
И это всего лишь одно утро. Сколько их таких было! В какой фантастической реальности жил этот человек!
Свящ. Сергий Сиротин
проповедь в день памяти святого Иоанна Кронштадтского, 2 января 2023 г.
